– Шеф, проблема в том, – пояснил я, – что так мы привлечем еще большее внимание прессы, а это в принципе нежелательно. Они и так следят за каждым нашим шагом.
Плакетт явно колебался. Том, который двадцать лет только и делал, что умиротворял руководство, хлопнул в ладоши.
– А что, шеф, если мы представим дело так, будто нам пока требуется больше оснований для привлечения ПСИ, чтобы дать Карсону и Гарри немного времени для изменения структуры команды. У меня здесь все готово. А сейчас как насчет того, чтобы я перераспределил их текущие дела и они смогли бы сосредоточиться на этом?
Брошенный на нас с Гарри взгляд Тома говорил: это все, что я могу тут сделать. Плакетт без особого удовлетворения кивнул и вышел из комнаты, унося за собой тяжелый запах своего одеколона…
Мы с Гарри направились к своим рабочим столам.
– Черт, – проворчал он. – Сегодня люди едва признают существование ПСИ, а назавтра уже не могут удержаться, чтобы не нагрузить нас. Что вообще творится, черт побери?
На моем столе лежала фотография с церемонии награждения у мэра, и я постучал по ней пальцем.
– Теперь нас признали, брат.
Хотя воздух был жарким и удушливым, я ехал домой с открытыми окнами, стараясь таким образом проветрить мозги после столь непростого денька. Пересекая в сумерках пролив Миссисипи, я видел, как под мостом блестела темная вода и несколько прогулочных катеров возвращались к своим причалам.
Я живу на острове Дофин – узкой полоске песка в тридцати милях к югу от Мобила. Мой дом на высоких сваях с видом на залив представляет собой болтающуюся над землей коробку – идеальное убежище в моем представлении. Место это в принципе мне не по карману, но когда несколько лет тому назад умерла моя мама, она оставила мне достаточно, чтобы платить по счетам. Сначала я планировал купить холостяцкие хоромы где-нибудь на недорогом участке, а оставшиеся средства пустить в оборот, обеспечивая себе пусть и небогатое существование, но все-таки позволяющее не работать. Но однажды, рыбача у берегов Дофина, я увидел мой будущий дом – его металлическую крышу, напоминавшую полированную броню, широкую террасу, выходящую на море, и табличку «Продается» у подъездной дорожки. Мой короткий сон в ту ночь был расцвечен новыми яркими впечатлениями: дом представлялся мне лодкой, и я безмятежно плыл на ней по удивительно спокойному морю. А две недели спустя я вложил две сотни баксов, вырученные от продажи своей подержанной мебели, в дом на сваях стоимостью четыреста тысячу.
Я свернул на усыпанную песком и ракушками двадцатиметровую подъездную дорожку к моему дому – среднему из трех на нашей улице – и. увидел незнакомый «хаммер» карикатурного вида: красный, как пожарная машина, с огромными колесами, прожекторами на крыше и номерами штата Невада. На участке между нашими домами я заметил две фигуры. Это была уже моя территория, но табличек здесь никто не ставил, да и какая, собственно, разница? Женщина, подняв руки, что-то ловила в воздухе. Я помахал рукой и поехал по дорожке дальше; из динамиков моей системы яростно ревел Джон Ли Хукер.
Некоторые обитатели острова в противоположность тем, кто бежит от зимы на юг, меняют удушливую летнюю жару на более прохладный климат, зарабатывая к тому же на том, что сдают свое жилье отдыхающим. С мая по сентябрь жильцы постоянно меняются, приезжая кто на неделю, кто на месяц и даже более. Эмберли, например, уезжают на лето куда-то на север, сдавая свой элегантный двухэтажный дом минимум помесячно. Он раза в три больше моего и обходится желающим в две тысячи в неделю. В основном это люди приличные, поскольку арендная плата слишком высока для студентов на каникулах и всяких умников, жарящих мясо на гриле в гостиной, потому что здесь лучше всего работает кондиционер.
Выбираясь из машины, я услышал за спиной:
– Эй, козел, надо смотреть, куда едешь.
Обернувшись, я увидел женщину лет тридцати пяти – привлекательную и очень ухоженную: модно покрашенные прядями волосы, спадающие на плечи, гладкая, смазанная кремом кожа, оливковый загар такой ровный, будто нанесенный из краскопульта. Желтое платье без рукавов явно не из магазина, а сшитое специально, чтобы подчеркнуть огромную грудь, судя по всему – высококачественный силикон. Единственными видимыми недостатками были кривоватые ноги и перекошенные от злости плотно сжатые губы. Ее слегка покачивало, словно она только что чем-то укололась.
– Простите? – переспросил я.
– Вы переехали нашу летающую тарелку. Я орала вам «осторожно!». Но вы продолжали ехать. Я сама видела, как вы специально наехали на нее, задница.
Я посмотрел на раздавленный кусок синей пластмассы на дороге позади машины.
– Нет, мэм. Уверяю вас, что наехал на нее не специально. Я давно собирался заказать себе стикер на бампер: «Я торможу перед летающими тарелками», но все как-то времени не хватало.
– Нечего тут умничать перед моей женой, приятель, – встрял мужской голос. – Я этого не люблю.
Так на сцене неожиданно возник еще один персонаж, судя по свадебным лентам, новоиспеченный муженек. Ростом он был где-то метр восемьдесят пять, килограммов под сто двадцать, при этом старался втянуть живот, что давалось ему явно с трудом. Прическа здоровяка с короткой серебристой челкой походила на те, какие в Голливуде делают римским императорам. Его загар цвета старого дуба также был идеальным, но в морщинистых уголках его маленьких глаз, вероятно, поработали еще и пульверизатором. На нем были короткие черные обтягивающие плавки – неважный выбор.