– Теперь ты должен выполнить свою часть сделки, Джереми, – сказал я.
Последовал удивленный – сама невинность – взгляд.
– А что, должно быть что-то еще?
– Местонахождение.
Фориер пристально смотрел на меня. Когда же я взглянул на него, он отвернулся.
Джереми подошел к зеркалу и, разглядывая свое искаженное отражение, пальцами зачесал волосы назад.
– Иногда жизнь протекает совсем не так, как планировалось, брат. Иногда ты получаешь, что хотел, а иногда только уф-уф-уф. А мне пришло время менять подгузнички. Трей, скажи Карсону «до свидания».
Я понял, что кривляньям Джереми не будет конца. Поэтому мне ничего не оставалось делать, кроме как отправиться назад в Мобил и надеяться, что настроение его изменится. Я был уже в получасе езды от тюремной лечебницы, когда защебетал мой сотовый.
На этот раз голос Джереми был громким.
– На полной зарядке, Карсон, эта штука работает гораздо лучше. Теперь я, наверное, смог бы дозвониться даже на небеса и поздороваться со своей дорогой мамочкой. Конечно, если она ответит на мой звонок.
– Ты мне просто так звонишь, Джереми, или по делу?
– Не думаешь же ты, братец, что Грей собирался отдать свою маску в руки кому попало? Он хотел посмотреть на тебя, убедиться, что ты из тех, кто понимает. Ты ему понравился, это редкая честь.
– Понимаю что?
– Историю, брат. У тебя есть ручка под рукой? Я дам тебе несколько инструкций, которые могут пригодиться.
Через девяносто минут с киркой в руках я уже был на заросшем кустарником поле в тридцати милях к северу от Мобила. Посреди заброшенного участка стоял полуразвалившийся остов старой фермы, вокруг которой в высокой траве жужжали насекомые. Следуя инструкциям, я определил южную часть бетонного фундамента и шел от него, отсчитывая нужное количество шагов, пока не уперся в небольшую пирамиду из камней над старым колодцем. Обливаясь потом на жарком солнце, я стал киркой откидывать камни в сторону.
Через двадцать минут я уже стряхивал грязь со старо го кожаного чемодана, испытывая при этом непонятное и неприятное чувство страха – такое же липкое, как окружающая жара. Сунув свою находку под мышку, я трусцой побежал к машине.
Дома я положил чемодан на стол и, уставившись на него, выпил две банки пива, прежде чем собрался с духом его открыть. Замок заржавел, и я разрезал ломкую кожу большим кухонным ножом. Внутри находилось несколько запечатанных пластиковых пакетов; один из них был выложен изнутри клочками красных салфеток. Я раздвинул, бумагу и вытащил маску.
Она была покрашена черной, как антрацит, глянцевой краской и раза в полтора превышала нормальный размер человеческого лица. Зрелище было не из приятных: острый гребень носа, чрезмерно большие выступающие скулы, рот, зияющий красной раной, заполняли зубы из осколков белого стекла; белым были обведены и отверстия для глаз, что придавало маске выражение безумной злобы. Если бы кто-то из детей на Хэллоуин отправился в такой маске к соседям за угощением, те отдали бы все сладости, лишь бы побыстрее закрыть дверь.
Маска была сделана из папье-маше. Когда-то в пятом классе мы тоже делали фигурки из папье-маше – мексиканские пиньяты; на гипсовую форму накладывались одна на другую полоски бумаги, смоченные клейстером, и когда бумага высыхала, фигурка снималась с формы и раскрашивалась.
На долю секунды я захотел поднести маску к своему лицу. Но тут же подумал, что зло может быть не только действием, но и духом – темным заразным ядом, который в недобрый час можно и вдохнуть. Я сунул маску в ящик стола, запер его и скользнул в постель. Укладываясь, я увидел, что в гостиной осталась гореть лампа. Я сегодня слишком устал, чтобы подняться и выключить ее, сказал я себе, понимая, что это неправда, что с этой высвобожденной из-под земли штуковиной моему дому не помешала бы полная иллюминация.
– Доброе утро, это компания «Уолкотт импорт и коллекционирование».
Голос был глубоким и гладким, все гласные произносились четко, мужчина явно получал удовольствие от звука собственных слов. Подозревая, что у него может стоять какой-либо автоматический определитель номера, я позвонил из автомата на Гавермент-стрит.
– Мистер Уолкотт?
– Да. Извините, с кем я говорю?
Новичок должен нервничать, и я постарался, чтобы в голосе моем прозвучала нерешительность.
– Меня зовут… Кэрролл Рансбург, сэр. Я бы хотел поговорить с вами об оценке одной вещи.
Я представился так исходя из теории, согласно которой любой мужчина, придумывающий для себя фальшивое имя, не станет называть что-то, что обычно ассоциируется с женщиной.
– Это нечто старинное?
– Нет. Это вещь совсем другого толка… более специфическая.
Полная тишина, никаких фоновых звуков от радио или телевизора, никакого шума машин.
– Ну, во-первых, как вы обо мне узнали? – Это был скорее приказ ответить, чем вопрос.
– От… от друга. Нет, не совсем друга, от человека с которым я познакомился. Он сказал, что именно к вам можно обратиться с такой вещью. Для ее оценки.
– Как зовут того человека, который сказал вам, чтобы вы обратились ко мне?
– Он просил не называть его имени. Это очень… конфиденциально.
Защитный инстинкт Уолкотта сработал, как решетка, опускающаяся на воротах крепости.
– Простите, но я веду дела только по рекомендации известных мне людей.
– Я обещал, что имя этого человека не будет разглашаться.
– Тогда мне остается только пожелать вам всего хорошего, сэр. – И голос его стал отдаляться от трубки.
– Я звоню от Фориера, – закричал я вдогонку. – От Трея Фориера.