– На всю эту полицейскую уличную романтику мне всегда было наплевать. Тогда не было таких кондиционеров в машинах, и половину своего рабочего дня приходилось проводить в парной на колесах. И однажды я признался нашему тогдашнему заместителю начальника, что готов практически на все, лишь бы уйти от этого.
– Вы купили свое место? – спросил Гарри.
Пол с вызовом выпятил на него свою массивную челюсть.
– Каждую зарплату я отстегивал ему двадцать процентов. Но это было не так важно: это была хорошая работа, и кто-то должен был ее выполнять.
– Двадцать процентов – это жирный кусок, мистер Пол.
– Я экономный человек и как-то обходился.
– А сколько вы имели на продажах?
Пол хотел возмутиться, но Гарри поднял руку и остановил его.
– Давайте только перестанем наконец фантазировать, мистер Пол. Ничего с вами плохого не случится, если вы расскажете нам правду.
Пол словно осел на своем стуле, уставившись на собственные руки.
– Черт побери, там хранились пистолеты и всякая всячина, которой было лет по пятьдесят. Давно закрытые дела. Никто не расстраивался, если время от времени кое-что пропадало. Я толкал эти вещи, чтобы только вернуть свои двадцать процентов.
Уиллоу наклонился вперед, глаза его горели, но голос был холоден.
– Вещи Гекскампа, Пол. Что стало с ними?
Пол сжал руки и не отводил от них глаз.
– Тут было несколько иначе. В тот вечер мне позвонили и сказали, что, если то, что ты принес, куда-нибудь случайно денется, я заработаю пятьсот баксов. А ты помнишь, что это были за деньги тогда?
– По-нынешнему больше двух штук, – сказал Уиллоу. – О, тебя, по крайней мере, нельзя было назвать дешевым жуликом.
– Да пошел ты, – рявкнул Пол, но злости в его голосе уже не было. Я заметил, как Гарри глазами маячит Уиллоу, мол, не дави на него.
– Так куда же ушли эти вещи? – спокойно спросил Гарри.
– На следующий вечер мне сказали вынести их в пакете – все до единой. Подъехала машина, и мы обменялись пакетами.
– Как выглядел парень, который проводил этот обмен?
Пол прижал ладони к глазам, словно это помогало ему прояснить воспоминания.
– Это был не мужчина, – сказал он так тихо, что мы даже подались вперед. – Это была женщина, и красивая женщина. Она была похожа на ангела.
Когда мы уходили, Пол все еще продолжал рассматривать свои руки.
– Красивая женщина? – переспросил я Уиллоу по дороге к машине. – Одна из последовательниц Гекскампа?
– Бардак в голове еще не делает женщин уродливыми. Кое-кто из самых красивых женщин, которых только можно себе представить, согласились бы месяц голодать за возможность помыть Гекскампу ноги.
– Ну и что с ними стало? – спросил Гарри.
– Большинство из них куда-то сплыли, исчезли. Парочка девушек отправилась в тюрьму по более мягким приговорам. Как вы знаете, Плачущая Женщина застрелилась, после того как выпустила Гекскампу пулю в живот. Еще трое или четверо растворились в воздухе. Насколько я слышал, была еще и пара мужчин, но они там надолго не задержались. Есть только одна женщина из тех времен, с которой вы могли бы поговорить.
– Ее имя?
– Карла Хатчинс. Живет в деревне недалеко от Чунчулы. Ей сейчас должно быть немногим больше пятидесяти.
– А вы сами с ней не говорили?
– Я подходил к ней дважды. Она не захотела со мной говорить, а у меня не было оснований ее заставить. Думаю, она не хочет снова переживать те времена.
– Ее не осудили? – спросил Гарри.
– Нет. Доказательств ее непосредственного участия в убийствах предоставлено не было. Просто последовательница. Она была одной из самых благоразумных среди поклонниц Гекскампа. Хотя, вероятно, это мало о чем говорит.
Дом Карлы Хатчинс мы искали по двум протянутым между столбами видавшим виды телефонным проводам. Я лежал на заднем сиденье и, образно говоря, размышлял, уставившись в потолок. Собиравшиеся над нами тучи потемнели и пролились коротким сильным дождем, после чего гроза унеслась, как шальная мысль. В нескольких сотнях метров впереди, где полевой ландшафт разбавлялся рощицей, среди деревьев прятался небольшой серый домик. Подъехав поближе, мы заметили женщину, развешивавшую во дворе белье.
– Она, должно быть, и есть Хатчинс, – сказал я, глядя на номер на почтовом ящике. Гарри направил машину на грязную подъездную дорожку. Хатчинс взглянула на нас без всякого интереса. Я подумал, что ей, вероятно, часто приходится направлять заплутавших автолюбителей назад на главную дорогу. Она вытащила из стоявшей у ее ног бельевой корзины джинсы и несколько раз резко встряхнула их – гуп-гуп-гуп; этот звук прозвучал диссонансом многоголосому стрекотанию и жужжанию насекомых.
– Простите, вы мисс Хатчинс?
При звуке собственного имени женщина вздрогнула и обернулась. Она стояла на траве босыми ногами. На ней было простое голубое платье и белый фартук с карманами. Ее можно было назвать стройной, даже худой; угловатое вытянутое лицо обрамляли прямые до плеч, начинающие седеть светлые волосы, блестевшие на солнце. И никакой косметики. Ее внешний вид вполне соответствовал женщине из сельской общины времен Великой депрессии где-нибудь в Оклахоме.
– Да, а что?
– Я Карсон Райдер, детектив полиции Мобила. Это детектив Гарри Наутилус. Я бы хотел задать вам несколько вопросов относительно… – Я запнулся, не зная, как закончить эту фразу.
На подмогу пришел Гарри.
– Относительно давно минувшего, мисс Хатчинс. Когда ваша жизнь не была такой безмятежной.
Хатчинс вернулась к развешиванию белья. Когда она двигалась, прищепки у нее в кармане слегка побрякивали. Небольшой ветерок доносил от постиранной одежды запах лимона.