Уиллоу кивнул:
– Как и большинство таких. Но есть и другой контингент – не менее больные, но гораздо более обеспеченные, способные доставлять себе удовольствие, коллекционно-эзотерические и памятные вещи.
– Что, например? Детский стульчик для кормления Дэвида Берковича?
– Предметы с места преступления, орудия самого убийства. Окровавленный молоток. Удавка. Ценится одежда. А если она воняет дерьмом из расслабившейся после смерти прямой кишки жертвы – это еще ценнее.
Я внимательно посмотрел в лицо Уиллоу.
– Вы ведь не разыгрываете меня, верно?
– Надеюсь, нет.
Перед глазами у меня возникла типичная картина места преступления: все задействованные в этом предметы аккуратно разложены по пакетам, снабжены ярлыками и заперты в комнате вещественных доказательств.
– Но таких предметов не может быть много, – сказал я.
Уиллоу криво улыбнулся.
– Что делает их еще более ценными.
– И откуда же они появляются?
– Когда суд заканчивается, вещественные доказательства переходят в кладовую. Тут вмешиваются деньги, и предметы уплывают.
Взглянув на свои часы, я понял-, что пробыл здесь уже два часа, и еще час мне понадобится, чтобы вернуться в Мобил. Я встал, поблагодарил за гостеприимство, размял затекшие колени и направился к выходу. Уиллоу следовал за мной по пятам до самой машины. Он пристально смотрел на меня через открытую дверь, ожидая каких-либо слов от меня. Я решил сказать правду.
– Я, собственно, не знаю, как закончить этот разговор, мистер Уиллоу. Он был интересным.
Он нахмурился.
– «Интересный» говорят про людей, когда не хотят назвать их ненормальными.
Я завел двигатель.
– Поверьте, я не недооцениваю ничего из того, что вы мне рассказали. Все, что я мог сегодня делать, это слушать. Вы ведь были детективом, что бы вы делали на моем месте?
– Оставлял бы мозги открытыми, – ответил он, захлопывая мою дверь.
Я остановился на подъездной аллее Уиллоу перед выездом на шоссе, чтобы позвонить в участок. Никаких новостей относительно нашей Джейн Доу не поступало. Гарри не удалось что-либо выяснить в больших свечных магазинах, что и неудивительно, поскольку, как он сам добавил, «каждая четвертая лавка в мире торгует этими хреновыми штуками».
Я свернул от Форт-Морган-хайвей на запад и подъехал к парому, идеально рассчитав время: едва я успел заехать на борт, как рампа поднялась. Паром плыл от Форт-Моргана к острову Дофин, пересекая место знаменитой битвы в бухте Мобил. Кажется, что под морскими волнами до сих пор витают призраки того ожесточенного столкновения, и я, всякий раз оказываясь здесь, не могу унять возникающую дрожь, каким бы жарким ни выдался день.
С пересечением этой бухты у меня связана и собственная история. Три года назад, спустя много времени после того, как Джереми охотничьим ножом убил нашего отца, я нашел этот нож в подвале нашего дома. Я спрятал его у себя под рубашкой и поплыл на пароме через бухту. На середине пути я выбросил нож в воду, рассудив, что под этими волнами скрывается уже столько жертв, что еще одно небольшое напоминание о человеческом злодеянии здесь просто не будет замечено. С этого момента я почувствовал себя значительно лучше, как-то чище.
В своих снах я выбрасывал этот нож сотни раз.
Поскольку паром швартовался на расстоянии менее мили от моего дома, я решил сперва поесть, прежде чем пересказать Гарри эту странную историю про Марсдена Гекскампа. Повернув за угол к своему крыльцу, я увидел на подъездной дорожке белый автомобиль, не поддающийся классификации. За столиком для пикника сидела Эйва и задумчиво смотрела в синюю даль залива.
Вот это сюрприз.
Когда она повернулась на звук моих колес по ракушкам дорожки, в глазах ее мелькнул испуг. Сердце мое оборвалось: было очевидно, что не так уже она не рада меня видеть. Она нерешительно помахала мне, что только подтвердило мои догадки. Я вылез из машины и подошел к дому.
– А я думал, ты в Форт-Уэйне, – сказал я.
– Я прилетела завершить некоторые юридические формальности. Я сдаю здесь свой дом, пока… пока не решу, что с ним делать. В Форт-Уэйне я снимаю небольшой домик. Тебе бы он понравился, Карсон. Он маленький, но в нем много окон, очень светлый. Он находится рядом с местом, которое называется Приозерный парк…
Эйва пыталась говорить бодро и в быстром темпе. Я сосредоточенно смотрел в сторону.
– Ты не захотела сообщить мне, что будешь в городе? Она закрыла глаза.
– Не в этот раз, когда мы…
– Когда мы – что? Разрываем отношения? Расстаемся на время? Что мы делаем? Расскажи мне.
Глаза ее стали влажными. По щеке сбежала слеза. Мне хотелось протянуть руку и стереть ее, почувствовать тепло ее лица, ее волос. Ни к одной женщине я ничего подобного еще не испытывал. И все же где-то глубоко внутри меня утвердилось чувство, что меня предали, и прежде всего потому, что она держала меня на дистанции, когда принимала решения, которые я считал нашими общими, а не только ее.
– Я не могу понять, в чем тут смысл, Эйва.
– Возможно, его здесь и нет. Пока.
– Я знаю, что перед глазами у тебя всплывают жуткие картины. Но они постепенно поблекнут и вообще исчезнут. Просто на это нужно время.
– Ничего не блекнет, Карсон. Только делается еще ярче. И это вселяет в меня ужас.
– Безумие остановлено, а значит, и твое участие в нем. Судьба выбрала тебя, и ты не можешь ее изменить. И не важно, как быстро или как далеко ты… – Я спохватился, но с опозданием.
– Ты ведь хотел сказать убежишь, верно? Не важно, как быстро или как далеко я убегу?